Календарь знаменательных дат

Вот я перед вами стою. Я один.
Вы ждете какого-то слова и знанья,
А может – забавы. Мол, мы поглядим,
Здесь львиная мощь или прыть обезьянья.

А я перед вами гол как сокол.
И нет у меня ни ключа, ни отмычки.
И нету рецепта от бед и от зол.
Стою перед вами, как в анатомичке.

Учитесь на мне. Изучайте на мне
Свои неудачи, удачи, тревоги.
Ведь мы же не клоуны,
но мы и не боги.
И редко случается быть на коне!

Вот я перед вами стою. Я один.
Не жду одобрения или награды.
Стою у опасного края эстрады,
У края, который непереходим.
(«Вот я перед вами стою…»)

Давид Самойлов…

Настоящее имя Давид Самуилович Кауфман. Один из лучших российских поэтов ХХ века. Биография его вполне обыденна. Родился 1 июня 1920 года в семье врача в Москве. Единственный любимый ребенок, интеллигентная семья, прекрасное воспитание и образование. У Давида Самуиловича о детстве и родителях остались самые трогательные воспоминания.

Я – маленький, горло в ангине,
За окнами падает снег
И папа поет мне «как ныне
Сбирается вещий Олег».

Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу.
И слезы постылые прячу
И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я – маленький, глупый, больной.

(«Из детства»)

С самого раннего возраста – с 6 лет – он увлёкся сочинением стихов. В 14 лет он уже принял твердое решение – стать настоящим поэтом. А потому после окончания школы поступил в МИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), где его однокурсниками и друзьями стали талантливые молодые поэты Борис Слуцкий, Сергей Наровчатов, Михаил Кульчицкий, Павел Коган. Творческих планов у них было много, но началась Великая Отечественная война и после третьего курса друзья уходят на фронт. Живыми вернутся, к сожалению, не все.

Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну.

То, что в песне было словом,
Стало верною судьбой.
Первый сгинул под Ростовом,
А второй – в степи сырой.

Но потворствует удачам
Слово – солнечный кристалл.
Третий стал, чем быть назначен,
А четвертый – тем, чем стал.

Слово – заговор проклятый!
Все-то нам накликал стих...
И оплакивает пятый
Участь этих пятерых.

(«Пятеро»)

Сам Давид в начале Великой Отечественной войны участвовал в оборонных работах, рыл окопы под Вязьмой. Затем отправился на фронт: был пулеметчиком, потом комвзвода разведки. Дошёл до Берлина. Имел ранения. Был удостоен серьёзных военных наград: ордена Красной Звезды, медали «За боевые заслуги». Во время войны Давид Самойлов почти не писал стихов – не до этого было. Да и после войны сочинять и публиковаться стал не сразу. Он входил в поэзию осторожно и неспешно, считая необходимым, чтобы впечатления жизни «отстоялись» в его душе, прежде чем воплотиться в поэзии. Наверное, поэтому лучшие свои стихи о войне он написал не на фронте, а много позже.

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.

Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

(«Сороковые»)

Его первыми послевоенными публикациями были переводы: с албанского, польского, чешского, венгерского, французского. Даже в Союз писателей он был принят как переводчик. В него как в поэта мало кто верил. И все-таки в 1958 году, когда автору было уже 38 лет, появилась первая книга его собственных стихов «Ближние страны». Затем были выпущены, последовательно во времени, еще 11 книг, поэмы, стихи для детей, сценарии для радиоспектаклей. Параллельно он по-прежнему очень много переводил с различных языков. И писал собственные стихи, посвящая их любимым поэтам.

Рано утром приходят в скверы
Одинокие злые старухи,
И скучающие рантьеры
На скамейках читают газеты.
Здесь тепло, розовато, влажно,
Город заспан, как детские щеки.
На кирпично-красных площадках
Бьют пожарные струи фонтанов,
И подстриженные газоны
Размалеваны тенью и солнцем.

В это утро по главной дорожке
Шел веселый и рыжий парень
В желтовато-зеленой ковбойке.
А за парнем шагала лошадь.
Эта лошадь была прекрасна,
Как бывает прекрасна лошадь –
Лошадь розовая и голубая,
Как дессу незамужней дамы,
Шея – словно рука балерины,
Уши – словно чуткие листья,
Ноздри – словно из серой замши,
И глаза азиатской рабыни. 

Парень шел и у всех газировщиц
Покупал воду с сиропом,
А его белоснежная лошадь
Наблюдала, как на стакане
Оседает озон с сиропом.
Но, наверно, ей надоело
Наблюдать за веселым парнем,
И она отошла к газону
И, ступив копытом на клумбу,
Стала кушать цветы и листья,
Выбирая, какие получше. –
Кыш! – воскликнули все рантьеры. –
Брысь! – вскричали злые старухи. –
Что такое – шляется лошадь,
Нарушая общий порядок! –
Лошадь им ничего не сказала,
Поглядела долго и грустно
И последовала за парнем.

Вот и все – ничего не случилось,
Просто шел по улице парень,
Пил повсюду воду с сиропом,
А за парнем шагала лошадь...

Это странное стихотворенье
Посвящается нам с тобою.
Мы с тобой в чудеса не верим,
Оттого их у нас не бывает...

(«Рембо в Париже»)


***
Ильдефонс-Константы Галчинский
дирижирует соловьями:
Пиано, пианиссимо, форте, аллегро, престо!
Время действия – ночь. Она же и место.
Сосны вплывают в небо романтическими
кораблями.

Ильдефонс играет на скрипке, потом на гитаре,
И вновь на скрипке играет
Ильдефонс-Константы Галчинский.
Ночь соловьиную трель прокатывает в гортани.
В честь прекрасной Натальи соловьи поют
по-грузински.

Начинается бог знает что: хиромантия,
волхованье!
Зачарованы люди, кони, звезды. Даже редактор,
Хлюпая носом, платок нашаривает в кармане,
Потому что еще никогда не встречался
с подобным фактом.

Плачет редактор. За ним расплакался цензор.
Плачет директор издательства и все его
консультанты.
«Зачем я его правил! Зачем я его резал!
Что он делает с нами! Ах,
Ильдефонс-Константы!»

Константы их утешает: «Ну что
распустили нюни!
Ничего не случилось. И вообще ничего
не случится!
Просто бушуют в кустах соловьи в начале июня.
Как они чисто поют! Послушайте:
ах, как чисто!»

Ильдефонс забирает гитару, обнимает Наталью,
И уходит сквозь сиреневый куст,
и про себя судачит:
«Это все соловьи. Вишь, какие канальи!
Плачут, черт побери. Хотят – не хотят,
а плачут!..»

(«Соловьи Ильдефонса-Константы»)

Широкому кругу читателей Самойлов стал известен только в 1970 году после публикации очередного поэтического сборника «Дни». Ему было уже 50. Читать Давида Самойлова очень интересно, ведь тематика его поэзии весьма разнообразна – здесь, конечно, и война, и проблемы современности, и рассуждения о роли искусства, и исторические мотивы.

Моцарт в легком опьяненье
                          Шел домой.
Было дивное волненье,
                     День шальной.
И глядел веселым оком
                          На людей
Композитор Моцарт Вольфганг
                              Амадей.
Вкруг него был листьев липы
                      Легкий звон.
"Тара-тара, тили-тики, –
                       Думал он. –
Да! Компания, напитки,
                               Суета.
Но зато дуэт для скрипки
                           И альта".
Пусть берут его искусство
                           Задарма.
Сколько требуется чувства
                              И ума!
Композитор Моцарт Вольфганг,
                     Он горазд, –
Сколько требуется, столько
                         И отдаст...
Ox, и будет Амадею
                        Дома влет.
И на целую неделю –
                     Черный лед.
Ни словечка, ни улыбки.
                            Немота.
Но зато дуэт для скрипки
                           И альта.
Да! Расплачиваться надо
                        На миру
За веселье и отраду
                          На пиру,
За вино и за ошибки –
                         Дочиста!
Но зато дуэт для скрипки
                        И альта!

(«Дуэт для скрипки и альта»)

В жизни Давид Самойлов был легким, смешливым и общительным человеком. Очень любил гостей, шутки, был хлебосольным и радушным хозяином. «Большой любитель жизни, человек легкой руки и походки» – так говорил о нем Евгений Евтушенко.

Хочется мирного мира
И счастливого счастья,
Чтобы ничто не томило,
Чтобы грустилось не часто.

Хочется синего неба
И зелёного леса,
Хочется белого снега,
Яркого жёлтого лета.

Хочется, чтоб отвечало
Всё своему назначенью:
Чтоб начиналось с начала,
Вовремя шло к завершенью.

Хочется шуток и смеха
Где-нибудь в шумном скопище.
Хочется и успеха,
Но на хорошем поприще.

(«Хочется мирного мира…»)

Невеликий ростом, с юности лысоватый, Самойлов имел умное профессорское лицо, половину которого занимали огромные очки с толстыми стеклами (последствия болезни глаз). Он избегал тягостного и невнятного, старался быть человеком света, творил обаятельный образ, но при этом никого не впускал в свой внутренний мир. Он стремился к легкости стиха, к прозрачности его и глубине, к классической простоте, тем самым заслоняясь от сложности собственной натуры.

Поэзия должна быть странной,
Шальной, бессмысленной, туманной
И вместе ясной, как стекло,
И всем понятной, как тепло.

Как ключевая влага чистой
И, словно дерево, ветвистой,
На всё похожей, всем сродни.
И краткой, словно наши дни.

(«Поэзия»)

***
Она как скрипка на моем плече.
И я ее, подобно скрипачу,
К себе рукою прижимаю.
И волосы струятся по плечу,
Как музыка немая.

Она как скрипка на моем плече.
Что знает скрипка о высоком пенье?
Что я о ней? Что пламя о свече?
И сам Господь – что знает о творенье?

Ведь высший дар себя не узнает.
А красота превыше дарований –
Она себя являет без стараний
И одарять собой не устает.

Она как скрипка на моем плече.
И очень сложен смысл ее гармоний.
Но внятен всем. И каждого томит.
И для нее никто не посторонний.

И, отрешась от распрей и забот,
Мы слушаем в минуту просветленья
То долгое и медленное пенье
И узнаем в нем высшее значенье,
Которое себя не узнает.

(«Красота»)

Давид Самуилович очень не любил шумиху вокруг себя, карьерную суету, вообще в официозной писательской жизни участия не принимал. Но круг его занятий, как и круг его общения, был широк. Поэта связывала многолетняя крепкая дружба с очень известными людьми: Юлием Кимом, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Зиновием Гердтом, Фазилем Искандером. Им он посвящал свои стихи.

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрёпано и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселенный, –

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних...

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься...

(«Давай поедем в город…»)

Считается, что поэзия – удел молодых, что всё самое интересное, самое яркое человек выплёскивает в молодости. У Самойлова всё было иначе: чем старше он становился, тем мудрей, невероятней, гениальней становились его стихи.

Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.

Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому, –

Большую повесть поколенья
Шептать, нащупывая звук,
Шептать, дрожа от изумленья
И слезы слизывая с губ.

(«Дай выстрадать стихотворенье!..»)

Устав от московской суеты, последние годы жизни Самойлов провел в тихом эстонском городке Пярну на берегу Балтийского моря. Он очень любил это место, его вдохновляла красота небольшого приморского курорта, запутанные старинные улочки, невероятно живописный морской залив. Вообще, он обожал природу и был мастером пейзажа. О Самойлове можно сказать и так: поэт-живописец.

Внезапно в зелень вкрался красный лист,
Как будто сердце леса обнажилось,
Готовое на муку и на риск.

Внезапно в чаще вспыхнул красный куст,
Как будто бы на нем расположилось
Две тысячи полураскрытых уст.

Внезапно красным стал окрестный лес,
И облако впитало красный отсвет.
Светился праздник листьев и небес
В своем спокойном благородстве.

И это был такой большой закат,
Какого видеть мне не доводилось.
Как будто вся земля переродилась
И я по ней шагаю наугад.

(«Красная осень»)

Поэт-фронтовик, поэт-солдат умер в день Советской армии 23 февраля 1990 года. В тот день в Таллинне он вёл вечер, посвященный 100-летию поэта Бориса Пастернака. Закончив вечер, Самойлов вышел за кулисы и упал без чувств. На секунду вернувшись из небытия прошептал: «Всё в порядке, всё хорошо». И умер.

А ведь, действительно, всё в порядке. Всё хорошо. Давид Самойлов и его чудесная поэзия с нами!

Статья подготовлена по материалам Интернет-ресурсов