Выставки

«Земле родной есть, за что благодарить Вас…»: библиовояж по произведениям Д. Н. Мамина-Сибиряка

Категория: Uncategorised
Просмотров: 4837

«Мамин-Сибиряк – оригинальный
самобытный талант,
чрезвычайно умный»

И. А. Бунин

 

«Он был как обломок яшмы,
красивой, узорчатой яшмы,
занесённый далеко от родных гор»

С. Я. Елпатьевский,
русский, советский писатель

Щедра природными богатствами уральская земля. Но и люди, что живут на ней, наделены большими талантами. Одним из таких дарований является писатель-прозаик Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. Талантливый сочинитель, он создал уникальнейшие произведения, наполнив их глубоким смыслом, гармонией и любовью. Его истории отличаются особым богатством языка и неповторимым стилем повествования. Яркий и поэтический язык писателя высоко оценили корифеи отечественной литературы. «Ваши книги помогли понять и полюбить русский народ, русский язык...», ‒ написал в одном из писем Максим Горький. Антон Павлович Чехов также отмечал, что герои рассказов Мамина-Сибиряка ‒ «это сильные, цепкие, устойчивые люди, а слова у него ‒ живые, настоящие, услышанные в народе, а не вычитанные из словарей, как это случается у иных литераторов».

Возможно, вы спросите, как же этот писатель, родившийся на Урале и посвятивший этому краю практически всё своё творчество, вошел в большую русскую литературу?

В начале литературного пути

Первые литературные опыты Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка относятся еще к годам его учебы в Пермской духовной семинарии в середине шестидесятых годов XIX века. Интересно, что для поступления в неё, он отправился в лодке по реке Чусовой и все свои ощущения, связанные с этим путешествием, впоследствии описал. В сохранившейся рукописи видна его «любовь к пейзажу, к живописи слова, которое с тонкостью передавало оттенки состояния бурливой Чусовой – говор струй, шепот осоки, омываемой водой, и причудливого лунного освещения притихшего леса». Эта уральская река будет иметь большое значение в творчестве писателя, присутствуя во многих его произведениях.

В середине семидесятых годов, когда он учился сначала в Петербургской медико-хирургической академии, потом на юридическом факультете университета, ему удалось напечатать несколько рассказов в мелких петербургских газетах и журналах. Первым таким произведением стал рассказ «Старцы», опубликованный в апреле 1875 года в журнале «Сын отечества». Интересно, что вместо авторской подписи под ним стояла латинская буква N. В этом же журнале в течение двух дет были напечатаны под различными псевдонимами рассказы Мамина-Сибиряка «В горах», «Не заладилось», «Красная шапка». Вслед за рассказами он написал большой роман «В водовороте страстей», который вышел в «Журнале русских и переводных романов» под псевдонимом «Томский». Однако, называя эти произведения «литературной пачкотней», а работу над ними – изменой своим литературным замыслам, Мамин-Сибиряк в будущем даже не вспомнит об этих произведениях. Первым же своим рассказом Мамин-Сибиряк считает произведение «В камнях», напечатанное под псевдонимом Д. Сибиряк в марте 1882 года.

После пятилетнего пребывания в Петербурге в 1877 году Дмитрий Наркисович вынужден будет вернуться на Урал. Несмотря на то, что высшего образования он так и не получил, но за годы жизни в Петербурге прошёл очень серьезные «университеты»: его работа репортером в газетах, связь с журналистами, знакомство со студентами. Безусловно, это способствовало расширению кругозора будущего писателя, обогащению его запасом новых жизненных наблюдений и впечатлений, расширению его житейского опыта. О том непростом периоде становления он позже напишет в автобиографическом романе «Черты из жизни Пепко».

Важнейшим же итогом первого петербургского периода жизни Мамина-Сибиряка станет приобщение к литературной работе и окончательное решение посвятить себя писательской деятельности. В то же время он прекрасно отдавал себе отчет в том, что в отрыве от Урала, в сырых и мрачных питерских «Федосьиных покровах», среди литературной богемы ему не удастся осуществить эту цель.

þ Заметки на полях:

Последующие годы жизни на Урале показали, что писатель был прав. Именно на Урале, через несколько лет, раздался его могучий голос, и все увидели, что в литературу вошел новый талантливый художник со своей темой, со своей манерой письма, с богатейшей галереей созданных им образов.

 

«Милые зеленые горы!..»

Уральский период жизни Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка является наиболее важным в его творческой деятельности. В это время он много ездил по нашему краю и исходил многие сотни верст по тайге, беседовал с рабочими заводов, охотниками и рыболовами, бывалыми людьми из народа. Не однажды он проплыл по реке Чусовой, наблюдая работу бурлаков. Мамин-Сибиряк побывал и на платиновых приисках, и среди старателей, добывающих золото.

Всё это дало писателю богатейший материал для литературного творчества. Его талант, как очеркиста, публициста, острого и оперативного журналиста в эти годы проявился в полной мере.

За годы, прожитые им на Урале, были созданы очерки «От Урала до Москвы», «Письма с Урала», «От Зауралья до Волги», «По Зауралью», «Кризис уральской горнопромышленности», «Город Екатеринбург», «Самоцветы» и прочие. Кроме того, они легли в основу многих романов, повестей и рассказов писателя, явились как бы подступом к созданию этих художественных произведений.

Часть рассказов и очерков из уральской жизни Мамин-Сибиряк впоследствии объединил в сборник под названием «Уральские рассказы», большую роль в которых играл пейзаж. В уральской природе Мамин-Сибиряк замечал суровую и строгую, могучую красоту. Возможно в литературе Урала и до сих пор нет такого сильного художника, который сумел бы как он передать своеобразие природы края: строгую простату готических линий вечнозеленых елей, радостную игру солнечного света на бронзе сосновых стволов, мрачную задумчивость высоко вознесенных шиханов, прелесть расплеснувшихся без края лесов, уходящих вдаль, как волны океана.

В очерке «От Урала до Москвы» Мамин-Сибиряк писал:

«Целый день с величайшим удовольствием пробродил я по лесу, который здесь, в горах, необыкновенно хорош, особенно густые, темные ели и пихты. Изредка попадаются где-нибудь «на взлобочках» или на откосе горы небольшие сосновые бора, где дерево стоит к дереву, как восковые свечи; на местах, где лес вырублен, непременно растет светлый, как транспарант, березник. С именем «белого дерева», то есть березы, у сибирских инородцев связано придание, что с этим белым деревом вместе идет и власть «белого царя». Действительно, если проследить исторически географическое распространение березовых лесов, можно вполне убедиться в верности этого предания: куда шел русский человек, ‒ туда, как живая, шла за ним береза. На Урале громадные площади куреней затягиваются березовой порослью в несколько лет, и, при рациональном хозяйстве, ими можно было бы воспользоваться с большой выгодой. Я каким-то болезненным чувством люблю этот уральский лес, может быть потому, что оживаю в нем и душой и телом от всякой суеты сует наших городов, от дрязг и треволнений жизни».

Здесь же он замечает:

«Можно удивляться, что наши русские художники так упорно обходят Урал, предпочитая ему южное море, уголки благословенного юга, Кавказ и Финляндию…».

В тоже время природа в произведениях Мамина-Сибиряка неотделима от человека, недаром он сам говорил, что «как ни хороша природа сама по себе, как ни легко дышится на этом зеленом просторе, под голубым бездонным небом, ‒ глаз невольно ищет признаков человеческого существования среди этой зеленой пустыни» («От Урала до Москвы»).

И он находил присутствие человека в уральских пейзажах:

«С каждым шагом вперед горная панорама точно раздвигалась все шире и шире и небо делалось глубже. Гора Лобастая составляла центр небольшого горного узла; от нее в разные стороны уходили синими валами другие горы, между ними темнели глубокие лога и горбились небольшие увалы, точно тяжелые складки какой-то необыкновенно толстой кожи. Хвойный лес выстилал синевшую даль, сливаясь с горизонтом в мутную белесоватую полосу. Где-то далеко желтел своими песчаными отвалами небольшой прииск, дальше смутно обрисовывалась глухая лесная деревушка, прятавшаяся у подножия довольно высокой горы с двумя вершинами. В нескольких местах винтом поднимался синий дымок, тихо таявший в воздухе и расплывавшийся голубым пятном. Несколько бойких горных речек сбегались в одну, которая смело пробивалась между загораживавших ей дорогу прикрутостей и увалов; в одном месте она пробила скалистый берег, который вставал отвесной каменной стеной, точно полуразрушившийся замок» («На шихане»).

Кроме масштабных, панорамных характеристик природы края, писателю прекрасно удавались и ее детальные описания, не лишенные научности:

«Растительности на этой высоте уже совсем мало. По склонам лепится только горная ель, искривленная, низкая, точно сгорбившийся человек, который с трудом карабкается на эти горные кручи. Самые камни покрыты разноцветными лишайниками; между камнями кое-где желтеет мох, и только изредка попадаются небольшие полянки, покрытые травой. Настоящий лес остался далеко внизу ‒ и густая трава, и цветы. Между камнями топорщатся только мохнатые каменки, да изредка покажется фиолетовый колокольчик; трава же сухая, жесткая, как в некоторых болотах» («На пути»).

Однако в своих очерках Мамин-Сибиряк выступал не только как художник-поэт уральских лесов, гор и рек, но и как мастер индустриального пейзажа, объединяя в единое художественное полотно жизнь природы и жизнь человека в этой природе. Особенно это проявилось в описании горонозаводских поселков («заводов»):

«Старый завод облепил своими бревенчатыми домиками подножие двух высоких гор, которыми заканчивалось одно из бесчисленных разветвлений восточного склона Уральских гор. Небольшая, но очень богатая водой река Старица образует между этими горами очень красивый пруд, уходящий своим верховьем верст за пятнадцать, внутрь Уральских гор, занимая глубокую горную долину, обставленную по бокам довольно высокими горами и дремучим лесом. Около этого пруда столпились главным образом заводские домики, точно все они сейчас только вышли из воды и не успели еще вытянуться в длинные и широкие улицы. Эти скучившиеся по берегу пруда домики собственно и составляли ядро Старого завода, около которого постепенно отлагались позднейшие наслоения построек, образовавшие уже правильные длинные улицы, пока крайние домики не уперлись совсем в линию синевшего невдалеке леса, а другие совсем вползли на гору, точно их вскинуло туда какою-нибудь сильною волной… Одна из гор, у подножия которых раскинулся Старый завод, стоит еще наполовину в лесу, от которого на самой горе остался лишь небольшой гребень; эта гора составляет главную силу и источник богатства Старого завода, потому что почти вся состоит из богатейшей железной руды… Под горой стоит несколько высоких труб, вечно дымящихся и по ночам выбрасывающих целые снопы ярких искр: это ‒ преддверие знаменитого рудника, бесчисленными галереями раскинувшегося под землей, на глубине восьмидесяти сажен, точно нора какого-то подземного чудовища. Длинная плотина соединяет обе горы; к ней прислонилась громадная фабрика со множеством черных высоких труб, пять доменных печей и несколько отдельных заводских корпусов, издали смахивающих на казармы. Несколько глубоких и длинных сливов проводят воду из пруда на фабрику, где, повернув бесчисленное множество колес, шестерен и валов, эта живая сила природы, наконец, вырывается из железной пасти чудовища и с глухим рокотом катится далее, разливаясь в зеленых берегах и принимая прежнее название Старицы» («В горах»).

Большое место в творчестве Мамина-Сибиряка занимают описания жителей Урала. «Не одни цветы и травы неустанно поднимаются с азиатской и европейской стороны на скалистые вершины, встречаются и связывают соседние части света своими корнями и красками. Не одни ручьи и реки бурно мчатся по уральским склонам. Не одни камни мешают живому, неустанному движению, смывающему плесень и грязь, осевшую в расщелинах. Культура двух стран сталкивается на Урале, беспокойные, энергичные, вечно ищущие люди, не признающие преград, неустанно поднимаются со своей правдой, жадностью и промышленным гением на его вершины, и бурными потоками несется по каменистым склонам, пробивая новые пути между скалами, их бодрая, полная инициативы жизнь...». На фоне сурового горного и лесного пейзажа, под шум уральских бурь и уральских дождей проходит перед нами целая галерея то простых и наивных, то грубых, хмурых, замкнутых людей, из души которых писатель легко и просто, как старый уральский старатель из грубого мешка, достает и золотые самородки и драгоценные камни.

В тоже время в своих произведениях об Уральских горах автор знакомит читателя со всеми особенностями нелегкой жизни земляков, о золотопромышленниках, приказчиках и бурлаках, сплавляющих по бурным рекам металл:

«На каждом изгибе и повороте их поджидают «бойцы» ‒ огромные отвесные скалы, вокруг которых бушует крутоярье, способное разбить в щепки любое судно сплавного каравана» («Бойцы»).

С дотошностью «бытописателя-психолога» рисует Мамин отдельные человеческие образы, а через них жизнь всех слоев уральского общества, создавая единый и неповторимый образ региона. Роскошная жизнь заводчиков, золотопромышленников и беспросветная нужда рабочего люда ‒ характерная черта уральского быта.

þ Заметки на полях:

Известный автор уральских сказов Павел Петрович Бажов на вопрос критика Михаила Батина об его отношении к Мамину-Сибиряку сказал: «Я изучал Урал его времени по Мамину».

Путешествие по Зауралью

Зауральем Мамин-Сибиряк назвал Южный Урал, на котором писатель мечтал побывать давно. И только летом 1886 года его мечта исполнилась.

«Съездить на Южный Урал было моим давнишним желанием, но все как-то не выпадал случай осуществить его. Нынешним летом этот вопрос был вырешен окончательно, потому что необходимо было пожить недели три на кумызе, а потом уже по пути объехать Зауралье, именно по тем местам, которые скоро захватит строящаяся линия железной дороги Самара-Уфа-Златоуст. Хотелось отдохнуть, поездить, посмотреть, познакомиться с новыми местами и вообще встряхнуться после зимы, проведенной в Москве, и, главное, проехать по благословенному Зауралью именно накануне строительства железной дороги…».

Выехав на лошадях из Екатеринбурга, он проехал через Касли, Кыштым, Челябинск, Златоуст, Миасс...

В Каслях он знакомился с мастерами художественного чугунного литья. В Кыштыме любовался «Белым домом» ‒ дворцом управителей местных заводов. Окрестности Кыштыма он назвал «Уральской Швейцарией», очарованный картинами местных гор, озер и лесов. Посетил писатель и Миасскую золотую долину в пору золотой лихорадки.

Покорил одну из вершин южноуральских хребтов – Иремель и оставил позднее красочное её описание в рассказе «Поездка на гору Иремель». Все эти посещения обогатили творческую палитру Мамина-Сибиряка.

В том же году свои впечатления от поездки он изложил в путевых заметках «По Зауралью», где на семидесяти страницах не только восторженно описал природу, города, которые он посетил, народный быт, но и как опытный экономист рассказал о проблемах в промышленности, сельском хозяйстве, добыче золота, коренного населения. Красиво изложенные, они и сегодня представляют огромный интерес, позволяя переместиться в знакомые места на 136 лет назад.

«Особенно хорош вид на оз. Большие Касли, на Вишневые горы и на далекую панораму Каслинского завода от оз. Кисегача. Это настоящая уральская Швейцария. И можно только удивляться, как на сравнительно небольшом пространстве собрана такая масса всяческой благодати... К самому заводу дорога идет верст десять все время по берегу озера. Красиво белеют заводские церкви, пестреют разные постройки, и этот вид не теряет вблизи, как иногда случается с красивыми ландшафтами. Скоро наш экипаж катился по широкой каслинской улице, мимо таких хороших и так плотно поставленных домиков, – мне еще не случалось видеть такого наружного довольства, потому что в самых богатых местах оно сосредотачивается только около рынка и церквей...».

«Скоро показался уголок последнего громадного горного озера Увильды, которое в длину имеет 25 верст и в ширину 20. Глубина достигает 25 сажен. Замечательно то, что в Увильдах вода совершенно прозрачная, и можно отчетливо рассмотреть каждый камушек на глубине нескольких сажен. Как рассказывают, это самое красивое из горных озер: со всех сторон лес, много островов и т. д. Мы могли видеть только небольшой заливчик, в который впадает горная речка Черемшанка, но и здесь открывается глазу прелестная панорама – весь берег точно заткан густой осокой и лавдами, а синяя вода выглядывает из своей зеленой рамы самыми причудливыми узорами...».

«Миясский завод залег по р. Миясу в широкой долине, и по своему наружному виду решительно ничего замечательного не представляет, кроме разве одной реки, этой глубокой и бойкой красавицы, полной еще дикой свежести. Кругом оголенная холмистая равнина, горы остаются на западе, составляя довольно картинный фон, повитый синевато-фиолетовой дымкой. Заводские постройки как везде по заводам: прямые, широкие улицы, кучка хороших домов в центре, церковь и т. д. Есть пруд и какое-то фабричное строение. Но интерес миясской жизни сосредотачивается около длинного каменного здания с вывеской: «Главная контора миясских золотых промыслов». Сам по себе Миясский завод на Урале может считаться одним из главных золотых гнезд, за ним уже следуют Екатеринбург и Кушва...».

«Зауралье – это само золото. Представьте себе такую картину: с одной стороны, проходит могучий горный кряж со своими неистощимыми рудными богатствами, лесами и целой сетью бойких горных речек. Сейчас за ним открывается богатейшая черноземная полоса, усеянная сотнями красивейших и кишащих рыбой озер, а дальше уже стелется волнистой линией настоящая степь с ее ковылем, солончаками и киргизскими стойбищами.

Если была бы задана специальная задача, чтобы придумать наилучшие условия для человеческого существования, то и тогда трудно было бы изобрести более счастливую комбинацию, за исключением разве того, что этот благословенный уголок только не соединен с открытым морем или большой судоходной рекой, хотя счастье таких слишком открытых мест еще сомнительный вопрос...», ‒ как бы подытожил результаты своего путешествия по Зауралью Мамин-Сибиряк.

þ Заметки на полях:

Путешествуя по Зауралью, мог ли Мамин-Сибиряк предположить, что скоро в этих местах будут строить железную дорогу под руководством инженера и писателя Николая Георгиевича Гарина-Михайловского, который станет в будущем одним из самых близких его друзей?

Но Дмитрий Наркисович свои впечатления от Зауралья оставил не только в путевых заметках, но и в художественных произведениях. Примером тому могут послужить его роман «Хлеб», о котором речь пойдет дальше, и рассказ «Ночевка».

Встреча с Челябинском

А знаете ли вы, что в Заречной части Челябинска, в доме № 36 по ул. 8 Марта (до наших дней не сохранился), был постоялый двор Сорокина, где в 1890 году останавливался Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк во время своего путешествия по Зауралью? Если нет, то обращаем ваше внимание на его рассказ из цикла «Сибирские рассказы» с незамысловатым названием «Ночевка», написанный им год спустя, и в котором он отразил свои впечатления от посещения нашего города, вернее, о неудачной ночевке в нём.

Этот рассказ стал первым художественным произведением о Челябинске, и, в отличие от многих других работ писателя в советское время печатался довольно часто, так как являлся хорошей иллюстрацией изменения города за годы советской власти.

К сожалению, на тот момент Челябинск произвел на Мамина-Сибиряка удручающее впечатление своей неприветливостью и грязью. Возможно, поэтому рассказ полон острой иронии.

Художественное повествование, которое идёт от лица автора, начинается вполне доброжелательно:

«Я находился в отличном расположении духа. Последняя станция от Токтубаевской станицы к городу Челябинску (Оренбургской губернии) представляла собой что-то необыкновенное, точно мы целых тридцать верст ехали по широкой аллее какого-то гигантского парка. Колеса мягко катились по утрамбованному песчаному грунту, кругом две зеленых стены из столетних берез, чудный летний вечер – одним словом, что-то уж совсем фантастическое, и я не знаю в Зауралье ни одной такой станции. Лошади бежали с необычной быстротой и тоже находились, видимо, в прекрасном расположении духа, что с ними случалось нечасто. Одним словом, станция промелькнула, как сон, а впереди сладко грезился удобный ночлег».

Но по приезду в Челябинск, настроение автора начинает портиться. Дело в том, что, прибыв в город, они вместе с кучером не могут найти ночлега. Это обусловлено не только кромешной темнотой на улицах, но и тем, что и заночевать-то негде. А если и есть где, то там такие условия и такие хозяева, что лучше уж на улице. И долгожданный отдых не просто откладывается на неопределённый срок, а вообще находится под вопросом…

Сможет ли автор найти уголок для отдыха и сна в Челябинске?

þ Заметки на полях:

Сегодня от Заречья, которое произвело на писателя столь удручающее впечатление, не осталось практически ничего, за исключением нескольких старых зданий, для перечисления которых вполне хватит пальцев двух рук…

В обширном наследии Мамина-Сибиряка есть произведения различных жанров ‒ фельетоны, очерки, рассказы, пьесы, легенды, сказки, рассказы для детей, мемуары. Но в историю литературы Мамин-Сибиряк вошел прежде всего как романист.

Летопись уральской жизни

В восьмидесятые годы XIX века, когда преобладающими в русской литературе были «малые формы», Дмитрий Наркисович успешно продолжал традиции русского классического романа и создал цикл крупных произведений, который современники называли «летописью уральской жизни»: «Приваловские миллионы», «Горное гнездо», «Дикое счастье (Жилка)», «Три конца», «Золото», «Хлеб». Главная тема их – власть капитала над душами людей. Жажда наживы определяла поведение большинства персонажей. Обдумывая свои произведения, автор углублялся в историю горного и заводского дела, прослеживая их становление на Урале, возвышение и падение династий промышленников.

«Утраченные иллюзии»

Первым крупным произведением Мамина-Сибиряка стал роман «Приваловские миллионы», опубликованный в 1883 году в демократическом журнале «Дело».

События, описываемые в романе, происходят в уездном уральском городке с необычным названием Узло. Но если после этих слов вы решите, что данное произведение‍ – «тоска зеленая», и читать его не стоит, вы можете глубоко ошибиться. Дело в том, что в этом городишке кипят такие страсти, что и столицам не снилось, а движущей силой всех этих страстей являются, конечно же, деньги.

Главный герой ‒ тридцатилетний наследник миллионного состояния Сергей Александрович Привалов, которое он и пытается получить, приехав в этот самый городок. Но это оказывается не так просто…

Привалов ‒ человек, по сути своей, добрый, честный, умный, но, что называется, без стержня внутри. Идеалист. И им легко манипулировать. Что, собственно, и происходит, так как кроме него на это наследство посягают еще несколько охотников-дельцов, старающихся любыми средствами обогатиться за чужой счёт. Завязываются сложные интриги, причем не только вокруг Привалова, но и между опекунами, ведущими закулисную борьбу друг с другом.

Кому же достанется наследство? Как им распорядятся: во благо или во имя зла. Сможет ли главный герой отстоять свои миллионы или же потеряет право на распоряжение Шатровскими заводами, которые способны при разумном ведении дела давать огромные доходы?

Следует также заметить, что в своем романе Мамин-Сибиряк показывает не только низость людей, готовых ради денег на любые подлости. Помимо этого внешнего конфликта, в романе есть и другое противопоставление, касающееся отношений между рабочими и хозяевами заводов. Писатель описывает попытки некоторых представителей интеллигенции найти пути к изменению общественной жизни, улучшению положения рабочих. Вот и Сергей Привалов старается получить наследство, чтобы расплатиться с народом за жесткость его предков, годы угнетения и эксплуатации. Удастся ли ему это и к чему оно приведет?

Роман отличает великолепное описание сцен из жизни обывателей городка, тонко, с юмором, с яркими характеристиками отдельных персонажей. Богатый и щедрый язык писателя, тончайшие детали в описании характеров героев добавляют роману колорит и самобытность.

На создание романа у писателя ушло почти десять лет. Работа над ним шла не только в поисках художественной выразительности, но и в выявлении сущности сложного замысла, сюжета, поиска художественных решений проблем, волновавших писателя. Сергей Привалов то являлся просто состоятельным человеком, то даже агентом английской фирмы по перепродаже русского хлеба за границу. Лишь в окончательной редакции он стал потомственным наследником Шатровских заводов, последним представителем некогда очень известной на Урале семьи промышленников Приваловых.

Сохранились пять рукописных вариантов этого произведения. Также роман пять раз менял название: «Семья Бахаревых», «Каменный пояс» (в двух вариантах), «Сергей Привалов» пока, наконец, не получил финальное название.

Уже в этом первом романе писатель проявил себя не только как талантливый наследник традиций своих предшественников, прежде всего Тургенева, но и как новатор, поднимавший новые пласты жизни, новые проблемы.

На момент публикации широкого резонанса это произведения не вызвало. Известность оно получили уже после смерти писателя. Оценивая творчество Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка, многие исследователи приходят к выводу, что по степени проработки героев, сюжету, проблематике роман «Приваловские миллионы» является самым значимым произведением писателя.

þ Заметки на полях:

Тема этого романа была задумана очень широко, и, собственно, в настоящем своем виде «Приваловские миллионы» представляют только последний, заключительный роман из трех, которыми Мамин-Сибиряк предполагал в исторической последовательности очертить преемственное развитие уральских заводчиков. К сожалению, этот замысел полностью не осуществился, но именно с ним были связаны интенсивные научные занятия писателя: встречи с уральскими краеведами и историками, работа в архивах, участие в археологических и этнографических экспедициях. Все это, по его словам, создало «прочную почву» для литературного творчества.

«Вот приедет барин…»

В 1884 году в журнале «Отечественные записки» появился следующий роман писателя – «Горное гнездо». Это остросатирическое произведение о несостоятельности «магнатов» уральских горных заводов как организаторов промышленности закрепило за Маминым-Сибиряком репутацию выдающегося писателя-реалиста.

Местом действия романа «Горное гнездо» стал Нижний Тагил (названный в романе Кукарским заводом). И это не было случайностью. Нижнетагильский завод являлся административным и культурным центром горнозаводского округа. Там находилось главное управление династии горнозаводчиков Демидовых.

Роман начинается с описания суматохи, которая царит на Кукарском заводе, вызванной ожиданием приезда на уральские заводы их владельца, миллионера Евгения Лаптева. Человека никому не известного, но априори почитаемого. Его ждут с нетерпением, страхом и надеждой. Ведь барин может всё: возвысить и низвести, спасти и погубить, он всесилен, он ‒ царь для управляющих и бог для рабочих, он почти миф. И вот этот «миф» приезжает на принадлежавшие ему заводы, где доселе ни разу не был.

На самом заводе в это время разворачивается настоящая битва сродни войне Алой и Белой роз, которую ведут две группировки управляющих за тёпленькое местечко ‒ главного наместника барина. Интересно, что во главе каждой из них ‒ женщины, ничего не понимающие в заводском и горном деле, но прекрасно разбирающиеся в психологии человека. Интриги и шантаж – вот главное их оружие! Одна ‒ жена управляющего заводом, местная «царица» Раиса Павловна, другая ‒ любовница приехавшего с Лаптевым либерального болтуна генерала Блинова, «метресса» Нина Леонтьевна, имеющая связи в столичных деловых кругах. В ход идут самые изощренные приёмы: лесть, удачная шутка, вкусный обед... Ради победы, как говорится, все средства хороши.

Но на чьей же стороне окажется эта победа? Останется ли старый управляющий со всеми своими злоупотреблениями или заменят его новым? Изменится жизнь заводчан к лучшему с приездом барина? И, не случайно ли Мамин-Сибиряк в качестве эпиграфа к роману взял строчку из стихотворения Н. А. Некрасова «Забытая деревня»: «Вот приедет барин – барин нас рассудит»?

Известно, что прототипом Евгения Лаптева был настоящий промышленник Павел Павлович Демидов ‒ последний в роду известных горнозаводчиков, вошедших в силу еще при Петре I. Также, как и Лаптев в романе, Демидов в отличие от своих предков, уже не интересуется делами заводов, ему это было скучно и неинтересно.

Но, как писал сам автор: «Особенно важно здесь, постоянно иметь в виду разницу, отделяющую энергичных, деятельных представителей первых основателей дома Демидовых и распущенность последних его членов». Он писал о том, что богатство, власть и вседозволенность развращают разум человека и притупляют все его положительные качества, что и приводит к вырождению организаторских способностей у потомков великих предпринимателей.

Произведение не сразу получило свое название «Горное гнездо». В черновых вариантах встречаются другие названия: «Омут», «Мария Останина», «Очерки «Горного гнезда», «Светлое житье», «Страничка из уральской летописи», «Очерки из жизни «Горного гнезда». В объяснении к первому изданию романа Мамин-Сибиряк рассказывал, что означает «Горное гнездо». Оказывается, так на Урале именовали сообщество государственных горных инженеров. Автор же под этим названием объединял и вовсе всех тех, кто там верховодил делами.

Известный критик Александр Михайлович Скабичевский, высоко ставивший «Горное гнездо», утверждал, что героя романа «Лаптева смело можно поставить в одном ряду с такими вековечными типами, как Тартюф, Гарпагон, Иудушка Головлев, Обломов».

В своей автобиографии Мамин-Сибиряк писал, что роман «Горное гнездо» остался незаконченным. Работа над его продолжением стала невозможной, так как журнал «Отечественные записки», где он печатался, был закрыт правительством. Продолжением «Горного гнезда» писатель считал роман «На улице» (в отдельном издании – «Бурный поток»), который, по словам автора, был испорчен тем, что в нем «перемешались две темы: с одной стороны, перед читателем проходят лица из «Горного гнезда», а с другой – представители «улицы». Первая тема осталась недоконченной, вторая только затронута».

þ Заметки на полях:

Известно, что сюжет романа «Горное гнездо» построен на основе действительных фактов, хорошо известных автору. Дело в том, что в 1863 году Мамин-Сибиряк, тогда еще одиннадцатилетний мальчик, был свидетелем единственного приезда владельца заводов Нижне-Тагильского горного округа ‒ Павла Павловича Демидова. «Набоб» посетил также и его родной Висимо-Шайтанский завод, вызвав тем самым страшный ажиотаж среди разных слоев населения.

Искушение золотом

Родившись и долгое время живя на Урале, Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк не мог оставить без внимания такую основополагающею веху в жизни этого края, как добыча золота. Совершая поездки на север Урала до Чердыни и в башкирские земли через «Уральскую Калифорнию» ‒ Миасскую долину, писатель наблюдал за развитием золотопромышленности, регистрируя и пытаясь осмыслить как следы былого в развитии промысла, так и то новое, что появлялось в его облике.

В свое время английский богослов, историк Томас Фуллер заметил: «Человек проверяет пробу золота, а золото – пробу человека». Вот и Мамин-Сибиряк в своих произведениях, посвященных добыче «золотого тельца», подтверждает верность постулата знаменитого британца.

Ещё до написания своего знаменитого романа «Золото», опубликованного в 1892 году, Мамин-Сибиряк посвятил немало своих творческих работ жизни золотоискателей, подготовив значительный базовый материал для его создания. Это и один из первых профессиональных очерков ‒ «Старатели», и, пожалуй, первый, получивший серьезное признание творчества Мамина-Сибиряка авторитетными столичными литераторами ‒ очерк «Золотуха», и знаменитый цикл очерков «С Урала», в которых золотое и платиновое дело были поставлены во главу угла, книга очерков и рассказов «Золотая лихорадка» и пьеса «Золотопромышленники».

В 1884 году в журнале «Вестник Европы», с подзаголовком: «Из рассказов о золоте» впервые был напечатан его роман «Дикое счастье» (первоначальное название «Жилка»), повествующий о крепкой патриархальной семье Брагиных, на которую свалилось «дикое счастье»‍ ‒ найденная золотая жила. Но можно ли «неожиданное богатство» сравнивать со счастьем? И в деньгах ли оно? Пройдет ли семья Брагиных испытание золотом? Ответы на эти вопросы дает Мамин-Сибиряк в своем романе.

Однако все эти произведения стали предтечей одного из самых знаковых романов Мамина-Сибиряка – «Золото».

«Золото, золотишко, золотые россыпи и жилы – быстро достающиеся и так же легко исчезающие, сводящие с ума… Истинно дикое счастье – случайно доставшееся богатство, которое неведомо как поведет себя с хозяином. Да и есть ли у него хозяин, скорее уж лишь кажущийся таковым одержимый раб богатства. Такая она, золотая лихорадка, поражающая мозг алчностью, разъедающая душу, толкающая жить лишь сегодняшним днем, кутить, в пьяном угаре проматывая все до последней копейки в полной уверенности, что завтра найдешь золотую жилу… Сколько жизней загубил этот золотой дьявол? Скольких мечтателей сделал нищими?»

Сюжет романа «Золото» завязывается вокруг Кедровой дачи – обширного участка, куда золотопромышленная компания открывает свободный доступ. Все местные старатели, в преимуществе бывшие каторжники, составляющие значительную часть местного населения, устремляются на Кедровку в поисках золота. Народ вполне логично рассуждает, что чем работать за копейки на чужого дядю, лучше отправиться в самостоятельное плавание. Благо скупщики золота постоянно кружат вокруг старателей, предлагая выгодную цену. Создаются артели, организаторы стараются привлечь в свою команду надёжных людей, но по ходу повествования мы видим, как жажда лёгкого золота разжигает низменные чувства, калечит моральные облики и начисто сметает все нравственные человеческие устои. Даже семейные ценности перестают играть какую-либо роль, на руинах разрушенных судеб демонстрируя весь драматизм основы золотого промысла. Религиозные распри (часть населения является раскольниками) усугубляют тяжесть положения. Таким образом, драгоценный металл, который должен был стать благословением для людей, добывающим его, на самом деле играет роль проклятья.

В жанровом отношении это произведение можно воспринимать и как социальную драму, и как детектив, и как приключенческий роман. Однако социально-психологическая основа оказывается сильнее приключенческой.

Критика по-разному отнеслась к роману. Одни утверждали, что жизнь в романе «изображена с внешней стороны», упрекали автора за «излишество трезвой правды», другие же отмечали мастерство писателя в изображении эпических картин, сжатый и сильный колоритный язык, что сделало роман «Золото» одним из лучших произведений писателя.

þ Заметки на полях:

По воспоминаниям знакомых, Мамин-Сибиряк одно время и сам был подвержен золотой лихорадке, мечтал арендовать золотоносный участок, однако вовремя одумался, поняв авантюрность своего замысла. Возможно, именно поэтому он сумел не только разгадать, но и правдиво изобразить гибельное стремление к мгновенному обогащению, которое привело на Урал тысячи русских людей и изменило их облик до неузнаваемости.

Это «сладкое» слово – воля!

Одно из значимых мест в ряду крупных произведений Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка занимает роман «Три конца», опубликованный впервые в журнале «Русская мысль» в 1890 году с подзаголовком «Уральская летопись».

В нём писатель создал яркую картину заводской жизни, которая сложилась на Урале в первые пятнадцать лет после отмены крепостного права в 1861 году. Возможно поэтому, обращаясь к книге, очень интересно посмотреть, как происходило это судьбоносное для большинства населения страны событие на самом деле, как указ о «воле» отразился на жизни простых уральцев, какие чувства они при этом испытывали.

Читая роман, мы узнаем о всех переменах в жизни сотен и тысяч людей сквозь призму судеб конкретных лиц, с именами и кличками, с «карахтерами» и причудами, с надеждами и страхами, с болями и радостями. А уж какие здесь кипят страсти, какие случаются трагедии и как переплетаются судьбы героев книги! Бразильские сериалы отдыхают. События в романе развиваются стремительно, как весенний поток воды в половодье.

Несмотря на то, что в ряде произведений, написанных Маминым-Сибиряком в восьмидесятые годы XIX века, он уже дал замечательные картины горнозаводского быта, наиболее полное воплощение этот быт получил лишь в данном произведении, работа над которым была начата в январе 1887 года. Первоначально автор решил назвать роман «Воля. Уральская летопись», но по ряду причин его написание прерывалось и, возобновившись только в 1890 году, в окончательном варианте было переименовано в «Три конца».

Почему писатель дал своему произведению такое название? Дело в том, что в этом романе, который Мамин-Сибиряк посвятил своему родному Висиму, он рассказывает о трех этнических группах, сосуществовавших в XIX веке в Висимо-Шайтанском заводе: кержаки, туляки и хохлы, завезенные Демидовым из Черниговской области. Вот как это объясняет сам автор: «Происхождение названия от слова «конец» в новгородском смысле, потому что на описываемом мной заводе сошлись раскольники (коренное население), туляки и хохлы (переселенные из внутренних губерний на Урал) ‒ отсюда кержацкий конец (на Урале раскольников зовут кержаками ‒ на заводах, а по деревням двоеданами), хохлацкий конец и туляцкий конец. Завязкой служит постепенное сближение этих трех концов… Собственно, странно самое название «роман», а в действительности это бытовая хроника».

Стремясь наиболее полно отобразить жизнь уральского горнозаводского рабочего населения, писатель собирал и изучал также уральский фольклор ‒ пословицы, поговорки: «Чему отец с матерью не научили ‒ добрые люди научат», «Чей возок, того и песенка», «Много ль вас, не надо ль нас?» и т. д., а также народные песни и сказы.

Всё это в купе с прекрасным литературным языком делает романа очень интересным и познавательным.

þ Заметки на полях:

В романе подробно описаны быт и культура каждой из трех групп. К слову сказать, потомки этих этнических представителей до сих пор живут в Висиме и хранят традиции «трех концов».

«Пришли волки в овечьей шкуре
и воспользовались мглой…»

«Хлеб ‒ всему голова», «Хлеб ‒ дар божий». И как может Бог разозлиться, ежели этим даром пренебречь! Именно об этом говорит писатель в своем последнем романе из уральского цикла ‒ «Хлеб» (1895), рассказывающем о судьбах людей Зауралья во второй половине XIX века, и над которым он работал более 10 лет.

Все началось с того, что в 1870-90 годы этот край потряс страшный голод и разорение, несмотря на то что он считался до этого золотым дном, хлебной житницей, с землей богатой черноземом. Жителей звали не иначе как «пшеничниками», так как они выращивали пшеницу и снабжали ею весь Урал. Но жили крестьяне и купцы благодатно и сытно до определенного времени. В какой-то момент здесь разразился страшный голод и люди стали умирать целыми деревнями. Местные и центральные газеты того времени неоднократно освещали этот вопрос. Вот и Мамин-Сибиряк решил досконально разобраться в причинах произошедшего.

Писатель объездил все Зауралье, внимательно следил за хроникой местной жизни, собирал и систематизировал материалы по данной проблеме. В поиске причинно-следственной связи возникновения голода в этом краю, он пришел к выводу: «Коренной причиной разорения приуральского крестьянства является проникновение в деревню крупных капиталов, банковских спекуляций, скупка и переработка огромных партий хлеба на водку, конкуренция виноторговцев, открывших в деревне целую систему кабаков». Эти изыскания и легли в основу романа. Однако следует заметить, что самому голоду в произведение уделено мало места, но детально описываются события, подтолкнувшие к нему.

Действие романа происходит в небольшом купеческом городке Заполье, прототипом которого является Шадринск. Жители этого города и близлежащих деревень занимались земледелием, благо плодородная почва позволяла собирать богатый урожай зерна. Но все изменилось с приходом алчных дельцов с капиталами, решивших организовать в этих местах коммерческие банки и построить многочисленные винные заводы. Пшеница же в таком случае стала сырьем для производства водочных изделий. С этого времени никакие отношения между людьми: дружеские, родственные, любовные, религиозные – не были преградой, если речь шла о капитале. Ради наживы они готовы были совершать даже самые низменные поступки. И устоявшийся уклад жизни Заполья, его окрестностей начинает разваливаться, как карточный домик…

Мастер сюжета, Мамин-Сибиряк в самом начале романа создает интригу в развитии действия. Некий загадочный старичок, которого все принимают за бродягу, появляется в Заполье и постоянно занимается тем, что что-то высматривает, вымеривает. Этим человеком окажется один из главных героев произведения ‒ старообрядец Михей Зотович Колобов, решивший поселиться в этих местах и вложить накопленный капитал в хлебное дело. Но речь в романе идет не столько о нем, сколько о его любимом сыне Галактионе, человеке ярком, смелом и предприимчивом. Деятельный по натуре он успешно берется за осуществление замыслов отца. Однако пришлые алчные дельцы, понимая, что им нужны умные местные сподвижники, бросают в его сторону «пробный шар», т. е. пытаются заинтересовать его идеей накопления собственного капитала. И Галактион его подхватывает. Принесет ли это ему счастье?..

Подводя итог описанным событиям, Мамин-Сибиряк с горечью высказывает следующую мысль, вложив её в уста старца: «Пришли волки в овечьей шкуре и воспользовались мглой… По закону разорили целый край. И как все просто: комар носу не подточит».

После публикации романа критики оживленно обсуждали его, отмечали богатство содержания и высокие художественные достоинства произведения. Так, редактор «Русской мысли» Виктор Александрович Гольцев писал Мамину-Сибиряку 27 мая 1895 года: «Я объедаюсь твоим «Хлебом». Умно и талантливо выпечен!..». А русский писатель, публицист, литературный критик Николай Семёнович Лесков в беседе с корреспондентом газеты «Новости» сказал о романе: «Вот я сейчас читаю в «Русской мысли» роман Мамина-Сибиряка под заглавием «Хлеб». Что это за прелесть».

Следует также отметить, что кроме захватывающего сюжета роман «Хлеб», как, впрочем, и другие его крупные произведения, ‒ это ещё и кладезь чудесных русских присказок и поговорок. Вот некоторые из них: «Ваш воз – ваша и песенка», «Не к шубе рукав», «Каждый по-своему с ума сходит», «Милости просим через забор шляпой щей хлебать», «Я им покажу как лягушки скачут» и т. п.

þ Заметки на полях:

В основу важнейших событий романа легли подлинные факты. Так один из важнейших эпизодов романа – конкурентная борьба между Прохоровым и Май-Стабровским – основан на действительно имевших место мошеннических проделках известного в то время на Урале монополиста-виноторговца Альфонса Фомича Козелло-Поклевского, который организовал своеобразный «синдикат» винокуренных заводчиков. Образ Михея Зотыча Колобова также создавался на основе тщательно изученной автором биографии талантливого самородка Климента Ушкова.

Отдав Дмитрию Наркисовичу приоритет создателя русского социологического романа, критики стали называть писателя «русским Золя», хотя ему к тому времени уже было вполне комфортно называться своим именем: Маминым-Сибиряком. Ведь это он дал русскому читателю то, что тот не мог найти больше ни у одного из писателей: жизнь и величие далекого Урала.

«Влечет Восток сияньем красок…»

Еще меньше читателям знакомы восточные легенды Мамина-Сибиряка, которые занимают небольшое, но своеобразное место в творчестве писателя.

Впервые к Востоку Дмитрий Наркисович обратился в 1881 году. Он тогда работал над произведением «Грёзы Востока», которое осталось недописанным. В тоже время у писателя был давний интерес к народным легендам, особенно к тем, что созданы коренным населением Урала и Зауралья.

В 1889 году писатель обратился в «Общество любителей российской словесности» со следующими словами: «Каждое лето мне приходится путешествовать по Уралу, и по пути я не упускаю случая записывать все, что касается этнографии и вообще бытовой обстановки этого обширного и разнообразного края. Между прочим, мне хотелось бы заняться собиранием песен, сказок, поверий и других произведений народного творчества, поэтому решаюсь обратиться к Обществу с просьбой ‒ не найдет ли оно возможным выдать мне открытый лист (разрешение) для указанной выше цели…». И вскоре оно им было получено. А в 1898 году вышел сборник легенд, куда вошли произведения, написанные писателем в разное время: «Слёзы царицы», «Баймаган», «Сказание о сибирском хане, старом Кучуме», «Лебедь Хантыгая», «Майя», которые были объединены обращением к восточным сюжетам и насыщенны актуальными для того времени философскими идеями. Эти легенды с новой стороны открыли для читателей творчество писателя. В них – далекие степи, суровые нравы, сдержанные слова и при этом глаза и сердца, полные огня и страсти. Герои в легендах Мамина-Сибиряка‍ – сильные, яркие личности, они динамичны, в них побеждают благородные чувства. При создании своей восточной коллекции Мамин-Сибиряк использовал весь свой жизненный багаж: знание древнерусской литературы, устного народного творчества, восточной культуры, философии.

По времени написания легенда «Баймаган» является первой. В 1886 году Мамин-Сибиряк представил её для публичного чтения в «Общество любителей российской словесности» в связи с избранием его в члены этого общества. Впервые же она была напечатана лишь в 1891 году, в сборнике «Общества любителей российской словесности».

В центре легенды батрак по имени Баймаган, единственной мечтой которого является желание разбогатеть любой ценой и жениться на дочери своего хозяина Хайбуллы ‒ красавице Гольдзейн. Но однажды, после длительных, мучительных душевных терзаний он понимает, что это ложный путь.

Процесс самопознания начнется у Баймагана после того, как он упадет с иноходца и будет лежать в бреду в своем дырявом коше. Именно в этот момент герой погрузится в сон, символический смысл которого заставляет вспомнить шопенгауэровские рассуждения о природе сновидения: «Жизнь и сновидения – это страницы одной и той же книги...». В бреду же он как бы проживает свою жизнь. И перед ним чередой проходят унижения и насмешки Гольдзейн, падение с необъезженной лошади, уход от Хайбибулы, сколачивание денег на калым воровством в степи лошадей, женитьбу на Гольдзейн, унижение матери Гольдзейн, неудавшееся убийство Хайбибулы… Именно за время этой «короткой жизни» (сна) Баймаган познает истинную цену той «настоящей» жизни, к которой он стремился с детства.

Только увидев все это во сне, молодой пастух начинает понимать, сколько бед и ужасающих поступков может с ним произойти, если вовремя не остановиться. И, заглянув в бездну, в которую затягивает человека страсть к наживе, молодой пастух решает поменять свой взгляд на жизнь и предпочесть купленной любви искренние и равноправные чувства. Все это он познает, женившись на любящей его Макен, на которую он раньше, очарованный гордой красотой Гольдзейн, не обращал внимания.

«Дорогая Макен, прежде я думал всегда о себе, ‒ отвечал ей Баймаган, ‒ думал, как бы мне устроиться лучше других. А теперь мне жаль всех людей, потому что я все вижу и все понимаю… Да, понимаю все и понимаю то великое зло, какое сидит в каждом человеке и обманывает всех. Мне иногда делается страшно за то зло, которое и в нас, и вокруг нас. Я был глуп и ничего не понимал, но за одно доброе слово, которое я сказал несчастной старухе, аллах показал мне мою собственную душу…».

Взвесив человеческую совесть на золотых весах в «Баймагане», Мамин-Сибиряк в последующих легендах, таких как «Слёзы царицы» и «Майя», расскажет об иллюзорности счастья, которое даёт человеку власть, вскормленная кровью и насилием.

Жестокость по отношению к детям, их убийство станет одной из причин трагедии героев следующей легенды Мамина-Сибиряка – «Слезы царицы». Эта легенда представляет собой наиболее яркий образец «восточного текста». В ней реализуется один из важнейших мотивов восточного фольклора – притязания старого хана на юную красавицу, сердце которой отдано молодому красивому батыру. Эта традиционная сюжетная коллизия осложняется у писателя современной ему нравственно-этической проблематикой – конфликтом между личным счастьем человека и требованиями государственной морали.

Молодая красавица Кара-Нингиль избрана женой дряхлого Узун-хана. Но в первую же ночь она избавляется от ненавистного мужа. Интересно, что имя главной героини легенды Кара-Нингиль переводится как «черный жемчуг», который имеет совершенно особую символику в культурной традиции Востока. Жемчуг – символ света, невинности и девичьей чистоты. Что же касается черного цвета, то в большинстве культур он символизирует тьму смерти, невежество, отчаяние, горе, скорбь, зло и зловещие предсказания. Черный в исламе также считается цветом мщения. Эта мифологическая символика черного жемчуга удивительным образом накладывается на судьбу царицы. Воплощение абсолютной красоты, выбранная в жены старому Узун-хану из 1000 лучших девушек государства, она сама принадлежит к старинному ханскому роду, уничтоженному ее будущим мужем. И Кара-Нингиль против своей воли становится орудием мщения в руках ханского советника Джучи-Котэма, явившись причиной гибели старого хана. Убивают не только Узун-хана, но и, практически, всех его сыновей. Чудом остаётся жив лишь один из них ‒ Аланча-хан, но и он впоследствии попадает в руки Джучи-Котэма, и только слезы царицы, не желающей стать виновницей гибели еще одного ребенка, заставляют советника пощадить его, сделав пленником и поместив в один из прекрасных ханских садов.

Проходит время, и когда этот мальчик превращается «в прекрасного юношу, стройного, как молодой тополь, с гордой осанкой и горячими глазами», молодая царица влюбляется в своего узника. Однако не в силах побороть гордость и зная, что юноша заочно ненавидит её, убившую всех его братьев, Кара-Нингиль начинает встречаться с ним в саду под видом служанки царицы Ак-Бике.

Юноша отвечает красавице взаимностью, но в один из дней Аланча-хану удается бежать из своего заточения, и он с войском решает идти войной против Кара-Нингиль, не подозревая, что его враг и его возлюбленная – одно лицо…

Легенда «Майя», написанная Маминым-Сибиряком в 1892 году, явно автобиографична. Это, пожалуй, самый сильный текст среди легенд писателя, одухотворенный личным его чувством. Дело в том, что в это самое время Дмитрий Наркисович потерял горячо любимую жену Марию Абрамову, скончавшуюся на следующий день после рождения дочери писателя Аленушки.

Рассказать о любимой, о страдании, перекипевшем в чувство бесконечности любви, можно было только особыми словами, которые шли бы от души, но так, чтобы многие сердца почувствовали эту силу любви. И автору удалось в форме восточной легенды найти поэтические доказательства бесконечного достоинства любви, основанной на страсти, поднимающей человека, очищающей и возвышающей личность.

Итак, молодой хан Сарымбэть, подстрекаемый старым и крайне жестоким первым визирем, при захвате города Гунхоя беспощадно истребляет стариков, женщин и детей побеждённого племени. И теперь город, уничтоженный ханом, напоминает собой улей, а улей с одной стороны ‒ символ коллективной работы. Но одновременно с этим улей и символ безликости, как безлики все женщины, которые напрасно умоляют безжалостного хана о пощаде на ступенях дворца Олой. Однако этот же хан отступает перед силой духа одной из них, которая сидит и молча ждет смерти, смотря на хана «злобными глазами». Эта женщина и окажется Майей, его судьбой, проклятием и спасением.

«Каким счастьем пахнуло на хана Сарымбэть!.. Не было ни дня, ни ночи, а одно только счастье. Смеялась Майя ‒ и он смеялся, хмурились ее темные брови ‒ и он хмурился.

Она думала, а он говорил, ‒ и наоборот. Они читали мысли друг у друга в душе, и это даже пугало их. Иногда Майя задумывалась, и хан Сарымбэть хмурился, точно над их головами проносились тяжелые тени».

Однако ранняя смерть Майи становится для хана новым испытанием. Ведь Майя подарила ему настоящую жизнь, но ушла она, и все ушло с ней. И все же, благодаря ей, он постигает для себя истину, что «все проходит, разрушается, исчезает, а остается одна любовь…».

Чтобы подняться на высокую ступень нравственности, надо лишь последовательно и неуклонно служить обществу в той сфере, которая близка данному человеку. Об этом узнал солнечный поэт Хантыгая хаким Бай-Сугды, главный герой легенды «Лебедь Хантыгая».

Легенда «Лебедь Хантыгая» была написана в 1891 году. Сюжет её несложен. Он воспроизводит известные в международной сказочной и легендарной традиции рассказы о путешествиях в поисках истины.

Главный герой легенды – знаменитый народный поэт Бай-Сугды, по прозванию Лебедь Хантыгая, который находится в состоянии сильного душевного кризиса. Его мучают мысли об исчерпанной жизни, подобной «тени промелькнувшей в воздухе птицы», о близкой смерти, что жизнь прожита им неправильно, ибо творчество его – это «сладкое безумство», и он обманывал людей, «суля никогда не существовавшие радости», тогда как рядом «горя, несчастий, нужды и болезней целые моря». Теперь он хочет узнать «истину жизни», найти мудрецов, давших бы ему ответ на вопрос, как жить и что делать. Он встречается с тремя мудрецами, с тремя вариантами понимания целей и смысла жизни.

Первый мудрец считал, что все беды от богатства, которое давит поэта, как ярмо. Приняв поучение как аксиому, он отказался от богатства, от помощи слуг. Одетый в рубище, Бай-Сугды приходит ко второму мудрецу. Тот сказал поэту, что «огонь преступных желаний в нас от пищи… Не ешь мяса, не употребляй пряностей и вина, и он потухнет сам собой».

Встреча с третьим мудрецом возвращает всё на круги своя. Он посылает Бай-Сугды домой: «Иди и пой свои песни, каждая слеза, осушенная твоей песнью, и каждая улыбка радости, вызванная ею, ‒ такое счастье, о котором не смеют мечтать даже ханы».

Мамин-Сибиряк показал наглядно, что нужно человеку делать, если он перестал верить в себя: нужно честно продолжать делать то, что делал.

«Лебедь Хантыгая, ты боишься того, чего не существует… Смерть ‒ это когда ты думаешь только об одном себе, и ее нет, когда ты думаешь о других. Как это просто, лебедь Хантыгая!..»

Сам писатель предлагал рассматривать все легенды как подготовительные материалы к центральному замыслу – трагедии о Кучуме. В письме к редактору журнала «Русская мысль» Виктору Александровичу Гольцеву он объяснял, что его поразил «шекспировский тип хана Кучума», который мог бы стать героем исторической трагедии. «Пришлось заняться историей и этнографией, а главное – языком… Для трагедии я решил написать сначала легенду о Кучуме, а чтобы написать эту легенду, пришлось написать в смысле упражнения остальное».

Образ Кучума, с которым Мамин-Сибиряк столкнулся впервые в своей работе над статьями о покорении Сибири в 1881 году, подготовил дальнейший интерес писателя к фольклору и народным воззрениям на жизнь восточных цивилизаций, что и вылилось в легендах.

К сожалению, замыслам Мамина-Сибиряка не суждено было сбыться. Трагедия о сибирском хане им так и не была написана, но легенда о Кучуме получилась.

«Песня про сибирского хана, старого Кучума ‒ песня самая печальная и для того, кто её поёт, и для тех, кто слушает. Заплакало бы небо, застонала земля: леса и степи покрылись бы печалью, а реки вскипели горячей кровью, если бы нашёлся человек, который сумел бы рассказать всё, что было тогда, когда старый хан Кучум сидел в Искере и потом бился с неверными. Плачь, человек, если есть у тебя сердце и запас слёз; плачь, кто бы ты ни был: верный или неверный!..»

Писатель выбирает один из самых сложных в истории сибирских татар моментов – поход Ермака в Сибирь, падение столицы татарского ханства – Искера. Главным героем легенды «Сказание о Сибирском хане, старом Кучуме» он делает образ сильного татарского хана.

За сюжетную основу взят типичный конфликт – любовь красавицы к батыру, домогательства богатого хана. Престарелый хан Кучум в борьбе с казаками теряет всех своих сыновей. Взор его обращается к красавице Сайхан-Доланьгэ, которая одна пробуждает в нём прежнюю силу, и с которой он может надеяться на продолжение рода. Мамин-Сибиряк описывает, как постепенно члены рода убеждают красавицу склонить голову перед Кучумом. И мысль о продолжении рода становится для Сайхан-Доланьгэ основой любви…

Все легенды Мамина-Сибиряка были хорошо встречены критикой, которая приняла их за подлинные записи или реконструкцию национальных, восточных сюжетов.

В журнале «Русская мысль» появилась рецензия, в которой неизвестный автор писал: «Мамин-Сибиряк передает стародавние сибирские сказания, в которых вымыслы народной фантазии тесно переплетаются с подлинными историческими преданиями, сохранившимися в памяти зауральских инородцев. Господин Мамин собрал пять легенд и придал им изящную литературную форму, причем мастерски сохранил дух и тон киргизов, сложивших эти повествования».

Дмитрий Наркисович, несомненно, гордился этим видом своего творчества, поэтому его не удовлетворила роль «собирателя» легенд, отведенная ему этим рецензентом. В письме от 31 мая 1898 года к Гольцеву писатель отстаивает свою самостоятельность в создании легенд: «Если что мной заимствовано, то исключительно язык, восточные обороты речи и характерные особенности в конструкции самой темы. Затем из истории взята только основа легенды о Кучуме, за исключением завязки. Все остальное, то есть содержание всех легенд, характеристики действующих лиц, типы и завязки, всецело принадлежит мне и никакими посторонними материалами я не пользовался и ничего не собирал».

Известно, что в классическом двенадцатитомном собрании сочинений Мамина-Сибиряка, выпущенном в Петрограде 1917 года, «восточные легенды» расположены в следующем порядке: «Майя», «Баймаган», «Лебедь Хантыгая», «Слезы царицы», «Сказание о сибирском хане Кучуме». В таком расположении текстов есть своя внутренняя логика: начинается цикл самой «сильной» маминской легендой о любви, в середине расположен философский «Лебедь Хантыгая», посвященный поиску смысла жизни. Завершает же цикл «Сказание», представляющее собой авторский вариант исторического предания об одной из самых трагических страниц жизни Сибирского ханства ‒ его покорении Белым царем. Более слабые по замыслу произведения ‒ «Баймаган» и «Слезы царицы» ‒ расположены в середине сборника между доминантными текстами.

Между тем, если посмотреть на легенды с точки зрения хронологии их создания, то окажется, что первой «восточной» легендой Мамина-Сибиряка была «киргизская сказка» «Баймаган», затем были написаны «Слезы царицы», потом − «Сказания о сибирском хане, старом Кучуме». И уже в самом конце создавались такие шедевры творчества писателя, как «Лебедь Хантыгая» и, наконец, «Майя». Именно хронологический принцип рассмотрения текстов легенд позволяет увидеть внутреннюю эволюцию взглядов Мамина-Сибиряка на основную тему, объединяющую все эти произведения в единый цикл – тему любви.

þ Заметки на полях:

Это, конечно, не случайно, так как именно во время работы над большинством произведений цикла Мамин-Сибиряк находился во власти самой большой страсти в своей жизни ‒ любви к драматической актрисе Марии Абрамовой, блиставшей на екатеринбургской сцене в 1890 году, а затем ставшей гражданской женой писателя. Свидетельства этой любви мы находим не только в письмах Мамина-Сибиряка, но и в воспоминаниях всех знающих его людей.

Память прошлое хранит…

Особое место в творчестве Мамина-Сибиряка занимают произведения, основанные на биографических фактах из жизни писателя. Это повесть «На рубеже Азии», роман «Черты из жизни Пепко» и очерковый цикл конца 1890-х – начала 1900-х «Из далекого прошлого».

Произведение с автобиографическими элементами «На рубеже Азии», вышедшее из-под пера писателя в начале восьмидесятых годов, ‒ это бытовые очерки, написанные простым и занимательным языком, в которых автор делится воспоминаниями детства и самыми сокровенными мыслями. Она писалась, когда Мамин-Сибиряк был еще сравнительно молод, однако в его жизни уже наступил период необходимости переосмысления прошлого, связанного с отрывом от столичной жизни и длительным пребыванием на Урале, но в еще большей степени – с тем, что он начинал ощущать свое призвание как писателя.

Дмитрий Наркисович планировал, что повесть, первоначально носившая название «Мудрёная наука», будет опубликована в журнале «Слово», куда писатель отправил её осенью 1881, но в конце года издание было закрыто. Тогда он отдал рукопись в журнал «Устои», редактор которого предложил дать произведению новое название ‒ «На рубеже Азии». Конечно, оно было более привлекательным (в силу своей экзотичности) для публики, но оно же и переводило внимание читателя на другой, возможно, менее существенный для автора смысл изображенной картины жизни – с событий на место, где эти события происходят.

Впоследствии это произведение не перепечатывалось автором и было забыто как читателями, так и критикой. Но на самом деле оно чрезвычайно важно для понимания личности и судьбы писателя, а также ряда основных тем его творчества – жизни духовенства и темы воспитания разночинца, остро востребованной литературой XIX века. Однако повесть, дающая абрис жизни отдаленного «угла» российской провинции, интересна и сама по себе: в ней ставится всегда актуальная проблема развития личности героя-рассказчика, человека обычного, среднего во всех отношениях, но сумевшего чего-то достичь в жизни, преодолеть нравы среды, определявшей его кругозор с детства.

Одновременно «На рубеже Азии» является чисто литературной, беллетристической повестью, созданной, как и трилогия («Детство», «Отрочество», «Юность») Льва Николаевича Толстого, скорее с опорой на личные воспоминания, без обязательного следования им.

Впоследствии Мамин-Сибиряк неоднократно обращался ко времени своего детства и отрочества в ряде рассказов середины восьмидесятых, в романе «Черты из жизни Пепко», но наиболее полно представил описание детских лет в цикле очерков «Из далекого прошлого».

Повесть «На рубеже Азии» и цикл очерков отличает многое. В первую очередь – это принципиальное различие в установках автора. Если повесть ‒ это прежде всего художественное произведение, в котором вымысел занимает примерно такое же место, что и «правда жизни», документально точное воспроизведение обстоятельств жизни и быта родительской семьи автора, то в цикле «Из далекого прошлого» торжествует мемуарность со всеми характерными для нее признаками: точной передачей географических названий, имен, деталей тогдашней жизни семьи и т.д.

Разговор о произведениях Мамина-Сибиряка, содержащих биографические моменты писателя, был бы не полным, если не вспомнить его роман «Черты из жизни Пепко», написанный им в 1894 году. В этом произведении автор обращается к дням своей юности, вспоминает о полуголодном существовании в столице, о горьком хлебе репортерства, о первых неудачных попытках пробиться в большую литературу. Он пишет о том, что хотел донести до читателя в своих книгах ‒ глубокий альтруизм, отвращение к грубой силе, любовь к жизни, а также сопереживание, печаль о несправедливостях жизни, ее жестокостях. Можно привести одну замечательную цитату из этого произведения, которая одна может охарактеризовать автора как человека: «Неужели можно удовлетвориться одной своей жизнью. Нет, жить тысячью жизней, страдать и радоваться тысячью сердец ‒ вот где жизнь и настоящее счастье!».

Но не следует относить этот роман к мемуарному жанру ‒ многие существенные стороны жизни молодого Мамина-Сибиряка совсем не нашли в нем отражения. Скорее «Черты из жизни Пепко» ‒ роман о жизни петербургской литературной полунищей богемы.

В центре произведения ‒ два героя. Василий Иванович Попов (от его имени и ведется повествование) и его приятель Агафон Павлович Попов, он же Пепко. Неизвестно, как сложилась бы судьба бедного студента Василия Ивановича, если бы на его пути не встретился уже потертый жизнью Пепко, который и ввел его в круг литературной братии…

þ Заметки на полях:

Большое место в романе занимают вопросы литературы. Так, главный герой произведения ‒ Василий Иванович, глубоко задумываясь над тем, какова в современном ему обществе роль писателя, говорит о необходимости воспроизведения правды жизни, какой бы суровой она ни была.

***

На склоне лет, размышляя о своем месте в русской литературе, Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк ставил себе в заслугу, что он показал читателю Урал своего времени, с его особенной красотой, неисчислимыми богатствами, вложил в свои произведения любовь к обездоленному люду, преклонение перед его мудростью и творческими силами.

Прекрасно сказал об этом хорошо знавший Мамина-Сибиряка, глубоко понимавший его редкий талант Максим Горький: «Когда писатель чувствует свою родную связь с народом, – писал он Дмитрию Наркисовичу в 1912 году, – это дает красоту и силу ему. Вы всю жизнь чувствовали творческую связь эту и прекрасно показали Вашими книгами, открывшими целую область жизни, неизвестную нам. Земле родной есть, за что благодарить Вас, друг и учитель наш».

Источники:

 

Составитель, компьютерный набор: Л. В. Запащикова

    Social Comments